Продолжаем публикацию текста первой лекции из цикла «Русский космизм. История, современность, перспективы», который читается в Королеве в областной научной библиотеке им. Крупской.
Читает курс Анастасия Георгиевна Гачева, д.ф.н., ведущий научный сотрудник Ин-та мировой литературы РАН, гл. библиотекарь Музея-библиотеки Н.Ф. Федорова при библиотеке № 180 г. Москвы.
Видео первой части первой лекции здесь.
Текст: Часть 1, Часть 2, Часть 3.
Продолжение:
Соответственно, ещё одна важная идея, которая в философии христианского космизма связана с этой идеей условности пророчеств и истории как работы спасения, как богочеловеческого делания – это идея всеобщности спасения.
Я уже приводила притчу Христа о заблудшей овце, когда пастор добрый хочет овцу найти, чтобы ее спасти. Это идея всеобщности спасения. Дело в том, что в русской христианской философии, в том числе, в той линии, что связана с философией космизма, чрезвычайно глубоко переживалась как раз эта идея разделения человечества по воскресному: на то, что грешники идут в муку вечную, а праведники – в вечную жизнь.
Более того, христианские космисты нравственно не принимали эту идею. Они говорили, что эта идея в сущности ставит большой крест на божественном замысле о мире. Очень хорошо нам это рисует иконопись. В Киеве есть Владимирский собор. Этот собор в XIX веке был построен и там на задней стене храма изображение Апокалипсиса и вот этого разделения. Там в центре картины две сестры: одна увлекаема в ад, а другая – в рай. Они руками друг в друга вцепились: одну бес тащит в ад, а вторую ангел небесный увлекает в рай. Одна жила праведно, другая неправедно. Но тем не менее, для обеих это наказание страданием, лица обеих – и праведницы, и грешницы, – искажены страданием, это очень важно.
В христианском космизме тема персонализма любви, ответственности каждого за каждого – она говорит о том, что все-таки спасение должно быть в полном объеме, оно должно быть всеобщим. И поэтому в христианском космизме – это идея всеобщности спасения, того, что все-таки в этот как бы новый порядок реальности, который созидается человечеством как творческий ответ Богу, входят все. И очень хорошо об этом сказал Николай Бердяев, когда сказал об ответственности праведных, которые, условно говоря, как бы больше поработали, за грешников. Я очень люблю эту цитату, когда он говорит о том, что «Рай невозможен для меня, если близкие мои родные люди или даже просто люди, с которыми мне приходилось быть вместе в жизни, будут в аду» . Ну как это можно себе представить, что близкий дорогой тебе человек, ты будешь где то в реальности рая, блаженства, а ты будешь знать что дорогое тебе существо мучается. Мы в реальности-то не можем такого представить. Мы пытаемся что-то сделать, чтобы облегчить чужие страдания и помочь. А как быть тут?
И вот он пишет, что «в аду будут Беме, как «еретик», Ницше, как «антихрист», Гёте, как «язычник», и грешный Пушкин. Те католики, которые в своей теологии шага ступить не могут без Аристотеля, готовы со спокойной совестью допустить, что Аристотель, как не христианин, горит в адском огне. Вот это стало для нас невозможным, и эта невозможность есть великий успех нравственного сознания» .
Т.е., то, что для нас это стало невозможным. То есть, вот это как бы нравственное развитие человечества, которое приводит его к пониманию вселенской всеобщей ответственности. Вот у Достоевского, про которого я хочу обязательно сделать здесь отдельную лекцию, у него в романе «Братья Карамазовы», который мы все тоже должны прочитать, есть такая формула у старца Зосимы: «Всякий пред всеми за всех виноват… все как океан, все течет и соприкасается, в одном месте тронешь, в другом конце мира отдается». Т.е. любое наше действие, индивидуально или коллективно, еще неизвестно, как откликается (как аукнется, а откликнется как). Поэтому, раз всеобщая связь и всеобщая ответственность, значит, или все, или никто (Цитирует): «Уж если я столь многим обязан Аристотелю или Ницше, то я должен разделить их судьбу, взять на себя их муку, должен освободить их из ада».
И дальше вот эта замечательная фраза, которая фактически нам ставит полноту вот этики всеобщности спасения этики апокатастасиса, я бы сказала, этики христианского космизма. Она говорит как раз о том, с чего у нас началось вообще – нравственность в человечестве по христианскому учению. Когда Каин, брат, убивает Авеля. Если мы обратимся к истории христианства, то мы поймем, как смерть входит в мир. Господь смерти не создал. Смерть входит в мир в результате братоубийства. То есть, брат убивает брата. Вот она, рознь начинается. А там что – зависть, да? Каин позавидовал же Авелю. Каин убивает Авеля. И тогда Бог спрашивает Каина: «Каин, где брат твой Авель?» Т.е. взывает к его совести. Вот это появление как бы этики, рождение этики.
И вот нравственное создание человечества окончится другим Божьим вопросом: «Авель, где брат твой Каин?» Ведь это вопрос к праведному Авелю, что он сделал для того чтобы спасти Каина?
Вопросы? Давайте, да, конечно.
Вопрос из зала: Как же мы можем примирить преступника и их жертвы? Чикатило, например. Я не хотела бы с ним…
Гачева А.Г.: Очень хороший вопрос. Мы до этого ещё не дошли, дело в том, что когда я говорила, что философы-космисты говорили о том, что человек, его христианское дело – это не только нравственная и духовная работа над собой, но и осуществление вот этих бытийных онтологических обетований христианства, какое главное там обетование — обетование воскресения – вот этого Царствия Небесного , преодоление смерти. Одна из ключевых идей философии космизма, к которым пришел Н.Ф. Федоров, как бы дико она тут не прозвучала, она есть то, что они внесли и то, что может быть будет ответом на ваш вопрос. Они говорили, что человек в своем развитии должен бороться со смертью, потому что смерть – она противна природе человека, смерть в некотором смысле есть атавизм. Об этом очень хорошо Купревич, биолог 60-х годов, говорил о том, что сама смерть в эволюционном развитии была включена природой как некий механизм отбора и совершенствования видов. Когда появляется человек, у которого появляется понятие личности, и личность страдает от своей смертности. Уже смертность – это то, что противно ее природе, что является трагедией человеческого существования, и она должна быть преодолена. И поэтому одна из составляющих вот этого общего дела, о котором говорит Федоров, – это идея победы над смертью. Более того, он видел эту победу в полном объеме не только в создании какого-то будущего поколения бессмертных олимпийцев, которые будут на костях предшествующих поколений, а в том, что человек будет соучаствовать в возвращении жизни всех когда-либо живших.
Для Федорова это богочеловеческое дело, это дело, которое человек будет творить как бы вместе с Богом в потоках божественной благодати.
Очень интересная религиозно-философская идея, о которой мы отдельно должны будем поговорить, когда будем говорить о Федорове. Для Федорова, человек соучаствует в восстановлении умерших. Как это применить к тому, о чем вы говорили? Что мы сейчас имеем, когда совершаем какие-либо грехи? Ведь прежде всего, когда мы совершаем какой-то грех, мы хотим его искупить и исправить последствия совершенного греха. И мы очень многое можем, в принципе, какие-то последствия наших преступлений мы можем преодолеть, можем загладить вину. Но вот то, о чем вы говорите – это, действительно то, что пока для человечества невозможно, то есть это не заглаживаемо. И это колоссальная беда для человечества на самом деле и тупик нашей пенитенциарной системы, системы наказания. Потому что, в сущности, она не дает человеку главного, она не дает возможности искупить, загладить последствия совершенного им греха.
Так вот представьте себе, что если все-таки человечество в своей истории в своей творческой работе преображает фактически природу, возвращает к жизни умерших – оно как бы искупает последствия этого греха, и наступает новый строй мира, в котором все уже преображены, в том числе, и Чикатило. Ведь, от эти величайшие преступники… Вы про Чикатило спрашиваете, а я помню, когда была маленькая, Светлана Григорьевна Семенова, моя мама, как раз делала лекции о философии космизма, то главный вопрос ей задавали про воскрешение Гитлера, что то же… Гитлер. Величайшие злодеи, которые идут на зло сознательно, которые сознательно выбирают зло, это вопрос человеческой свободы, вот как быть с ним? На это очень хорошо отвечали теоретики апокатастасиса в христианском богословии, потому что в христианском богословии была линия, связанная с апокатастасисом. Она была связана, прежде всего, с идеями святителя Григория Нисского . Кстати, вчера, по-моему, был день памяти Григория Нисского по церковному календарю. Так вот, Григорий Нисский, он о чем говорил? Он говорил о том, что когда воскресают люди или человеческий род соучаствует в воскрешении, возвращении всех к жизни. Человек же не воскресает в той природе, в которой он сейчас есть, – двойственной, самостной, смертной. Он воскресает как бы в новом теле, потому что по христианству это тело духовное, и на новом уровне сознания. Т. е. воскресая в преображенном виде, он уже оказывается способен осознать всю бездну этих грехов и преступлений, которые он совершил. И тогда совершается это нравственное перерождение. Григорий Нисский говорит, что нельзя сказать, что совсем не будет каких-то мучений. Будут мучения нравственные будет какой-то период для каждого человека как бы выжигания в себе греха. Ну как мы над собой совершаем такую духовную баню всегда. Так как мы существа, отдающие себе отчет. Вот мы совершили какую-нибудь гадость, а потом нам становится стыдно, и мы проходим какой-то процесс более или менее длительный таких нравственных мучений, правильно? Мы говорим себе, что мы никогда больше этого не сделаем, что будем сейчас иначе жить, мы пытаемся какие-то усилия предпринять, чтобы загладить эти последствия и т. д. И вот тогда возможно прощение, тогда возможно примирение. Более того. Я даже думаю вот о чем. Пока мы делаем пробег по идеям космизма, каждую идею я затрагиваю точечно. Я ее обозначаю, я ее не развиваю, я ее, в общем, не аргументирую. Я пока толком их обозначаю, эти идеи, это спектр идей, этот комплекс идей.
Но если говорить о соучастии человечества в воскресительной работе, то почему это важно. С моей точки зрения, это было бы важно даже для исправления преступников, потому что понимаете, мы не знаем, что думал Чикатило в последние мгновения своей жизни, может быть он и раскаялся, пережил это как-то для себя. То есть возможность для людей, совершивших преступления, соучаствовать в возвращении к жизни своих жертв. Вот, и этим искупить это.